Скачать ксенофонт воспоминания о сократе. Ксенофонт афинский воспоминания о сократе

КСЕНОФОНТ АФИНСКИЙ

Введение (содержание «Воспоминаний»)

Книга 1 (гл. 1–7)

"Воспоминания о Сократе" в 4 книгах (по древней терминологии) написаны Ксенофонтом с целью реабилитировать Сократа в общественном мнении и доказать, что он казнен несправедливо. Этой апологетической цели Ксенофонт старается достигнуть двумя способами: отрицательным и положительным. Как обыкновенно бывает в судебных речах, так и в этом сочинении Ксенофонт сперва доказывает несостоятельность обвинений, предъявленных Сократу противной стороной, будто он был вредным для государства человеком, а затем приводит факты из жизни и учения Сократа, свидетельствующие о том, что он был полезным членом общества. Первая часть, - собственно защита, - очень коротка: она заключается в двух первых главах первой книги; всю остальную часть сочинения, начиная с третьей главы первой книги, занимает вторая часть, в которой излагаются преимущественно беседы Сократа с разными лицами на разные темы. Ввиду того что эта вторая часть во много раз больше первой, все сочинение названо в подлиннике "Άπομνεμονεύματα", что буквально значит "рассказы по памяти о достойных упоминания вещах"; может быть, это название дано даже не автором, а кем-либо в более поздние времена. На самом деле, ввиду основной цели сочинения, правильнее было бы озаглавить его "Апология (т. е. защита) Сократа", как и озаглавлено другое, меньшее сочинение Ксенофонта, посвященное той же цели. Мы теперь называем первое сочинение по большей части латинским словом "Меморабилии" (т. е. достойные упоминания вещи).

Беседы Сократа изложены Ксенофонтом не в систематическом порядке, т. е. не представляют собою систематического свода учения Сократа; но группировка их по темам до некоторой степени все-таки проведена. С I 3 до II 1 трактуются преимущественно темы о благочестии, воздержности, хвастовстве. С II 2 до II 10 речь идет о благодарности и обязанностях по отношению к родным и друзьям. Таким образом, первые две книги посвящены темам о добродетелях и обязанностях, касающихся всех людей. В III книге приведены беседы Сократа с разными лицами об их занятиях, ремеслах, искусствах (военное дело, государственное управление, определение понятий в диалектике, живопись, скульптура, искусство любви) и о некоторых случаях в практической жизни (например, о неполучении ответа на приветствие, о несоблюдении хорошего тона за обедом). В IV книге (за исключением главы 4, содержащей разговор Сократа с софистом Гиппием о справедливости) представлен образ действий Сократа по отношению к разного рода юношам. В последней главе IV книги - заключение, резюмирующее все свойства Сократа.

Порядок бесед, как я сказал, нельзя назвать систематическим. Но в сумме получается довольно цельный очерк философии Сократа. Мы видим, что он был занят исключительно нравственной философией, этикой, и в "Воспоминаниях" даны ответы на все главные вопросы этики. Древние делили этику на три части: 1) учение о благах и о высшем благе, 2) учение о добродетелях, 3) учение об обязанностях.

I. Благо, к которому должен стремиться человек, по учению Сократа у Ксенофонта, есть полезное; а полезное - то, что служит к достижению цели (IV 6, 9). Поэтому нет абсолютного блага, а есть только благо относительное, - полезное к тому, для чего оно полезно. Таким образом, что для одного полезно, для другого может быть вредно. Высшая цель, к которой человек должен стремиться, есть счастье жизни. Следовательно, благо есть то, что полезно для достижения этой высшей цели, счастья жизни, и высшее благо есть счастье жизни. Но это счастье заключается не во внешних благах, а в таких благах, которые человек приобретает себе трудом, деятельностью. Телесное здоровье составляет также долю счастья, потому что без него не может быть духовного здоровья. Чем меньше человек зависит от внешних предметов, тем больше он подобен божеству.

Блага, сумма которых составляет высшее благо, т. е. счастье жизни, упоминаются следующие:

1) Хорошее здоровье и телесные силы, потому что они содействуют нравственной жизни. Надо заниматься гимнастическими упражнениями, потому что они укрепляют не только тело, но и душу (III 12).

2) Духовное здоровье, умственные способности и все способности души (III 12, 6).

3) Искусства и науки, потому что они очень полезны для хорошей и счастливой жизни; однако заниматься ими надо лишь до того предела, пока они полезны для жизни, а занятие предметами, далекими от жизни и скрытыми от глаз человека, бесполезны и отвлекают нас от изучения полезных вещей (IV 7).

4) Дружба - тоже ценное и полезное благо. Но она может быть только между хорошими людьми. Она возникает в нас от восхищения добродетелью другого; это восхищение внушает нам благожелательность и старание привязать к себе друга благодеяниями разного рода. Основа дружбы - правдивость. Поэтому самый краткий и верный путь к дружбе - стараться быть такими, какими мы хотим казаться другу (II 4; 5; 6).

5) Согласие между родителями, детьми и братьями, потому что они созданы божеством для взаимной помощи (II 2; 3).

6) Гражданская община или государство, потому что, если оно благоустроено, то обеспечивает всем гражданам великие выгоды (III 7).

II. Для достижения благ, на которых зиждется счастье, мы должны украшать душу добродетелью, т. е. такою силою, при помощи которой мы можем усвоить себе блага, доставляющие счастье. Чтобы представить яснее образ добродетели, древние философы разлагали добродетель на четыре главные части (основные добродетели): мудрость, храбрость, справедливость, воздержность (или самообладание). Сократ принимал только три основных добродетели: воздержность (или самообладание), храбрость и справедливость, а мудрость он не считал за отдельную добродетель. Мудрость, т. е. знание, как различать хорошее или дурное (или, по Сократу, полезное и вредное) и как первое применять, а второго избегать, он отождествлял с добродетелью вообще, так что храбрость, справедливость и воздержность (самообладание) суть только части мудрости (III 9, 1-5). Поэтому мудрый - тот, кто познал хорошее (полезное) и согласно этому направляет жизнь, потому что, кто познал хорошее (полезное), тот будет всегда делать то, что находится в согласии с хорошим (полезным). Что совершается добродетельным образом, т. е. воздержно, справедливо и храбро, то хорошо и полезно; что противоположно добродетели, - дурно и вредно. Кто познал добродетели, будет поступать добродетельно; кто не познал их, тот, если бы даже и хотел, не может поступать добродетельно. Таким образом, знание (хорошего и дурного) и действие (хорошее или дурное) неразделимы (III 9, 5).

1. Воздержанность Сократ называл основой добродетели. Она состоит в обуздании страстей и подчинении их рассудку. Без нее мы не можем делать ничего хорошего и доставлять пользу и удовольствие себе и другим. Благодаря ей мы с радостью беремся за труд. Без труда боги не дают нам ничего хорошего. Во всяком положении она дает нам выбирать наилучшее и делает нас способными к деятельности (I 5; II 1; IV 5).

2. Храбрость есть знание, как справляться с опасностями умно и неустрашимо. Только того следует считать храбрым, кто знает опасности и умеет в них действовать, как должно (IV 6, 10-11).

3. Справедливость есть знание, как соблюдать законы, существующие у людей. Есть два рода законов: писанные и неписанные. Соблюдение писанных законов есть основа благоденствия государства (IV 6, 5-6; IV 4, 10-18; IV 2, 13-19). Неписанные законы - те, которые даны самими богами человеческому роду и соблюдаются во всех странах одинаковым образом (IV 4, 19-24).

III. Обязанность есть закон, которому мы должны следовать в жизни. Но этот закон должен быть в согласии с учением о высшем благе. Так как, по воззрению Сократа, хорошее и полезное - одно и то же, то закон предписывает нам обязанность при всяком действии руководиться тем, что мы считаем наиболее полезным (IV 2, 14-17). Сопоставление главнейших обязанностей находится в II 1, 28. Ввиду непрочности благ человеческой жизни, надо стремиться иметь как можно меньше потребностей (IV 2, 34; I 6, 10). Если человеческий ум слишком слаб, чтобы понять, что надо делать, следует узнавать это от богов посредством гаданий. Что боги существуют, властвуют над миром и заботятся о роде человеческом, об этом свидетельствуют порядок мира, устройство человеческого организма и другие факты. Мы должны поэтому чтить богов и, если будем это делать, то можем быть уверены, что они готовы оказывать нам помощь в делах, скрытых от человеческого ума (I 4; IV 3).

Историческое значение "Воспоминаний"

Сократ излагал свои мысли в устной форме, в разговорах с разными лицами; до нас дошли сведения о содержании этих разговоров в сочинениях его учеников, Платона и Ксенофонта, и лишь в ничтожной доле в сочинениях Платонова ученика, Аристотеля. Ввиду большого числа и объема сочинений Платона и Ксенофонта, может казаться, что философия Сократа нам известна с полной точностью. Но тут есть препятствие: Платон и Ксенофонт во многих отношениях представляют учение Сократа различно. Достаточно привести один пример. У Ксенофонта ("Воспоминания" II 6, 35) Сократ разделяет общее мнение, что врагам надо делать больше зла, чем они могли бы сделать; а у Платона ("Критон" 49с) Сократ, вопреки общему мнению, говорит, что не следует платить обидой и злом никому на свете, какое бы зло ни сделали люди. Отсюда в науке возник вопрос, о том, кто из них представляет учение Сократа в более чистом виде. Вопрос этот породил целую литературу и решается совершенно различно: одни ученые видят в Ксенофонте самый чистый источник сведений о Сократовой философии; другие, напротив, считают Ксенофонта никуда не годным или мало годным свидетелем и отдают предпочтение Платону. Некоторые утверждают, что единственным достоверным источником для характеристики Сократа служит комедия Аристофана "Облака", где Сократ представлен софистом и безбожником. Наконец, многие признают важными показания о Сократе всех трех основных свидетелей: Платона, Ксенофонта и Аристотеля.

Для нашей цели важно рассмотреть вопрос, насколько достоверны свидетельства Ксенофонта, заключающиеся в "Воспоминаниях". Пригодность "Воспоминаний" для этого подвергается сомнению в трех отношениях.

1) Одни говорят, что "Воспоминания" сильно интерполированы, т. е. что автором большей части этого сочинения был не Ксенофонт, а какие-то другие лица более позднего времени и что эти дополнения к "Воспоминаниям" потом были соединены с подлинным текстом Ксенофонта в одно целое.

2) Другие находят, что Ксенофонт намеренно изобразил учение Сократа не таким, каким оно действительно было.

3) Третьи думают, что Ксенофонт был неспособен понять учение Сократа и потому ненамеренно представил его философию в искаженном виде.

Рассмотрим эти теории.

Родоначальником первой теории - об интерполяциях в обширных размерах - был Людвиг Диндорф, который в предисловии к своему оксфордскому изданию "Воспоминаний" (1862 г.) выставил гипотезу о том, что это сочинение переработано кем-то в более позднюю эпоху. Представители этого направления впоследствии дошли до абсурда: руководясь чисто субъективными мотивами о том, что Сократ у Ксенофонта изображен недостойным его образом, или соображениями, касающимися языка, они считают подложною большую часть "Воспоминаний". Если взять сумму мест, которые Крон (Krohn) и Гартман (Hartman) считают подложными, то окажется, что из 145 страниц греческого текста "Воспоминаний" в стереотипном издании только 10 страниц принадлежат Ксенофонту! Лучшим опровержением этой теории служит то, что сами представители этого направления противоречат друг другу: Гартман, например, признает подлинными, ввиду литературных достоинств, как раз те места, которые Крон по другим соображениям решительно считает подложными, и, наоборот, Гартман считает подложными многие места, которые Крон считает подлинными. Это направление теперь в значительной степени вышло из моды.

Представители второго направления - о намеренном изображении учения Сократа самим Ксенофонтом не в истинном его виде - указывают на то, например, что Ксенофонт, имея в виду только апологетическую цель, пропускал в своем сочинении те элементы Сократовой философии, которые он считал непригодными для этой цели. И действительно, Ксенофонт в I 3, 1 указывает, что он приведет из запаса своей памяти факты и беседы, доказывающие пользу, которую Сократ приносил друзьям. Наоборот, в I 1, 16 он перечисляет много тем, на которые Сократ вел беседы, но на некоторые из этих тем он не приводит ни одной беседы (например, о том, что такое государство и государственный муж), - вероятно, потому, что они не нужны были для апологетической цели.

Что "Воспоминания" заключают в себе не все беседы Сократа, это видно не только из приведенного сейчас свидетельства самого Ксенофонта, но вполне понятно и само собою: в I 1, 10 Ксенофонт говорит, что Сократ ежедневно и утром и вечером ходил в многолюдные места и там говорил на разные темы: "по большей части он говорил, так что всякий мог его слушать". Если даже считать знакомство Ксенофонта с Сократом кратковременным (хулители Ксенофонта стараются возможно более уменьшить время их знакомства, хотя это противоречит некоторым древним известиям и свидетельству самого Ксенофонта: см. введение к "Пиру"), все-таки в таком маленьком сочинении, как "Воспоминания", невозможно было бы воспроизвести все рассуждения Сократа. Да из приведенных слов Ксенофонта (в I 3, 1) видно, что Ксенофонт не все их и запомнил. Но такой же упрек, конечно, можно сделать и Платону.

Однако эта неполнота не умаляет ценности собранного Ксенофонтом материала: во всяком случае, как видно из приведенного выше обзора содержания "Воспоминаний", взгляды Сократа на большую часть тем этики изложены в "Воспоминаниях". К тому же, как указывает Гиппий Сократу в виде упрека, с которым Сократ соглашается (IV 4, 6), Сократ говорил "всегда" одно и то же на одни и те же темы, и потому можно с достаточной вероятностью предполагать, что у Ксенофонта в памяти осталось хоть по одному разговору на каждую тему, который он и использовал в "Воспоминаниях", если он нужен был для его апологетической цели.

Но представители этого направления идут гораздо дальше, - предполагают, что апологетическая тенденция есть только фикция, служащая Ксенофонту прикрытием для изложения отчасти собственных мыслей, отчасти заимствованных у Антисфена, ученика Сократова, основателя кинической школы философов. Последняя гипотеза неубедительна уже ввиду недостаточности наших сведений об учении Антисфена, и к тому же нельзя ручаться, что мысли, считающиеся Антисфеновыми, на самом деле не принадлежат Сократу и что Антисфен, ревностный ученик Сократа, не заимствовал сам эти мысли у него.

Если бы можно было доказать с полной вероятностью, что "Пир" и "Домострой" первоначально составляли с "Воспоминаниями" одно целое (такое предположение существует: см. во введениях к этим сочинениям), это было бы некоторым доказательством в пользу фиктивного характера "Воспоминаний", так как в обоих этих сочинениях (особенно в "Домострое") можно предполагать с некоторым правом, что автор, по крайней мере иногда, влагает собственные мысли в уста Сократа 1 . Но, так как мнение об их первоначальном единстве с "Воспоминаниями" есть лишь гипотеза, то и этот аргумент не свидетельствует против исторической достоверности "Воспоминаний".

Против мнения, что Ксенофонт в "Воспоминаниях" пользуется именем Сократа для изложения собственных мыслей, говорит, между прочим, то обстоятельство, что Ксенофонт сам является действующим лицом лишь в одном разговоре (I 3, 9 и след.). Если бы он стремился к изложению своих мыслей, что помешало бы ему выводить себя как можно чаще действующим лицом? Ведь, наверное, он не один этот раз беседовал с Сократом, но не считал эти беседы подходящими для цели своего сочинения и потому не поместил их. Таким образом, мы видим в "Воспоминаниях" такую же скромность со стороны Ксенофонта, как в "Пире", где он, хотя и говорит о своим личном присутствии на описываемом торжестве, ни разу больше о себе не упоминает. Даже в "Домострое", где, по предположению критиков, под именем Исхомаха скрывается сам Ксенофонт, он не пожелал выставить себя действующим лицом.

Представители третьего направления думают, что Ксенофонт не мог понять учение Сократа и по этой причине изложил его философию в искаженном виде. Это предположение основано в первую очередь на очень низкой оценке некоторыми новыми критиками умственных способностей Ксенофонта. Одним из представителей этого направления является и Гомперц (Gomperz) (автор известного сочинения "Греческие мыслители", 2 тома которого переведены на русский язык). Гомперц, например, говорит о "скудости его ума" ("Греческие мыслители", т. II, стр. 94). "Мы охотно верим ему, - продолжает Гомперц, - когда он со вздохом восклицает: разобрать все его (Сократа) определения понятий было бы очень трудным делом. Иными словами, можем мы сказать: старому офицеру на покое очень трудно углубиться в диалектические тонкости" (там же, стр. 103). "Если бы великий афинянин (Сократ) обращался к юношам в гимнасиях и к взрослым на рынке только с теми скучными, елейными и позитивно-догматическими речами, совершенно лишенными исследования понятий и диалектической формы, которым уделено так много места в "Меморабилиях", то он, конечно, не привлек бы к себе даровитых людей своего времени и не мог бы оказать на них никакого влияния" (там же, стр. 102). "Простые, легко понятные мысли (Сократа) переданы невыносимо пространно и придавлены грузом примеров, из которых каждый был бы излишним. Как бесконечно подробно в разговоре с Лампроклом, старшим сыном Сократа, развивается мысль, что неблагодарность дурна и что самый дурной род ее есть неблагодарность к родителям" (там же, стр. 102). Вся эта критика Гомперца субъективна и не имеет никакого реального основания. Мы совершенно не знаем, как разговаривал Сократ со своими случайными собеседниками; но, судя по тому, что многие из них были очень невысокого социального положения, надо скорее предполагать, что он выражался просто, доступно для понимания даже самого простого человека. Поэтому, может быть, ему надо было выражаться пространно и приводить много примеров. Ксенофонт указывает, что педагогические приемы Сократа были различны смотря по человеку (IV 1, 3), и вполне естественно, что в разговоре с сыном своим Лампроклом (II 2), по-видимому, мальчиком лет тринадцати, он нашел нужным выражать свои мысли пространно; если бы Сократ разговаривал на эту тему с таким профессором философии, как Гомперц, то, наверное, не стал бы так развивать эту мысль. К тому же упрек в пространности надо отнести не только к Ксенофонту, но и к Платону: способ выражения Платонова Сократа часто еще пространнее, чем Ксенофонтова 2 .

Если беседы Сократа, записанные в "Воспоминаниях", были так скучны для его слушателей и не могли оказывать на них влияния, как говорит Гомперц, то как объяснить тот факт, что Ксенофонтовы "Воспоминания" казались древним читателям интересными? Из огромной греческой литературы до нас дошли лишь очень немногие сочинения, - конечно, те, на которые был спрос в древности, которые поэтому переписывались. Ксенофонтовы сочинения дошли до нас все, и притом в большом количестве рукописей: это служит доказательством, что они находили читателей. Очевидно, вкусы древних были не одинаковы со вкусами Гомперца и подобных ему критиков, и беседы Сократа в "Воспоминаниях" не казались древним читателям такими скучными, елейными и т. д., какими они кажутся этим критикам.

Диалектические тонкости как раз были редко уместны в популярных беседах, и Ксенофонт, может быть, мало приводит их именно по этой причине, а не потому, чтобы углубляться в них считал трудным делом. К тому же насмешка Гомперца над старым офицером основана на неверном понимании слов Ксенофонта в IV 6, 1: Ксенофонт говорит здесь не о трудности понять Сократовы определения понятий, а о том, что все определения приводить было бы "делом большим" (polu; e}