Концовки волшебных сказок примеры. Концовки волшебных сказок

Концовки волшебных сказок: путь героя и путь рассказчика

В мировом фольклоре известны многие виды финальных формул волшебных сказок (см.: 6 ; 16 ; 19 ; 5 ; 7 ; 14 ; и др.). В их пестром ряду несколько особняком стоит определенный вид концовок: повествователь говорит в них о событиях, которые произошли с ним самим и были неким образом связаны с рассказанной сказкой. Один из вариантов такой формулы хорошо известен на русском материале: «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Наряду с этим, встречаются и более пространные и оригинальные рассказы.

Концовки такого рода относятся к двум известным типам финальных (а также инициальных) формул. В рамках первого рассказчик указывает на достоверность сказочных событий (в концовках – подчеркивая, что сам являлся их свидетелем). В рамках второго он, напротив, указывает на заведомую нереальность рассказанного (в концовках – говорит о себе в шутливом контексте, используя различные «формулы невозможного»).

Несмотря на кардинальное отличие в интенции (указать на достоверность/ недостоверность рассказа), интересующие нас концовки выстроены по общей модели. Так как речь идет в них о некоем путешествии, перемещении героя-рассказчика, их можно условно разделить на варианты «удачного» и «неудачного пути». Структура подобных формул в обоих вариантах родственна сказочным и мифологическим моделям (Ср.: 12 . С. 443-444), и именно на этой особенности я хотел бы сфокусировать внимание в настоящей статье.

Для начала обратимся к более известным концовкам «неудачного пути».

1. ВАРИАНТ «НЕУДАЧНОГО ПУТИ»

1.1. «И я там был ». Традиционно первое утверждение рассказчика сводится к тому, что он присутствовал в сказочном локусе (чаще всего на пиру) и являлся очевидцем заключительных событий сказки. Об этом говорится прямо, или, реже, косвенно («я с того пира еле ноги домой принёс» (1 . С. 227) и т.п.). Фраза «я там был» самодостаточна и в концовках «удачного пути» может использоваться без каких-либо дополнений, однако в рассматриваемом варианте это лишь начало истории.

Одна из ключевых структурных моделей волшебной сказки – путешествие героя в «тридевятое царство» – загробный мир. Сюжетное построение, как правило, трёхчастно: 1- дорога в иной мир и переход границы из мира живых в мир мёртвых, 2- приключения в мире мёртвых и 3- дорога назад и обратный переход границы. Примечательно, что сообщаемое героем-рассказчиком о событиях, произошедших с ним на сказочном пиру, в обоих вариантах концовок строится по схожему образцу.

1.2. Несъедобное угощение . Попав на пир, герой-рассказчик приступает к трапезе: он хочет отведать мёда, ухи, капусты и т.п. Однако все его попытки съесть что-либо оказываются бесплодными: угощение несъедобно, либо попросту не попадает в рот. Модель «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало» в разных модификациях широко распространена в славянских сказках (См., напр.: 3 . 3, 81, 95, 103, 109, 123, 124, 126, 128, 129, 132, 134, 135, 141, 151, 157, 160, 162, 182, 184, 197, 202, 203, 210, 251, 270, 279, 284, 293, 294, 322, 331, 344, 379, и др.) и присутствует в фольклоре других народов (См., напр.: 11 . С. 416). Впрочем, «мёд-пиво» (мёд-вино, мёд) отнюдь не единственное угощение, которое не съедает герой; встречаются и такие: «Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало» (3 . 81), «кутью большой ложкой хлебал, по бороде текло – в рот не попало!» (3 . 207), «подали белужины – остался не ужинавши» (3 . 124). Помимо этого, используются и более оригинальные варианты: «кому подносили ковшом, а мне решетом» (3 . 322); «звали меня к нему мёд-пиво пить, да я не пошёл: мёд, говорят, был горек, а пиво мутно. Отчего бы такая притча?» (3 . 151); «дали мне блин, который три года в кадушке гнил» (26 . С. 217; ср.: 31 . С. 103); «тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту ж лоханку помоча. Я не пил, не ел...» (3 . 137); «дали чашку с дырой, да у меня рот кривой – мимо все бежало, в рот не попало» (27 . С. 32); «а рыба-та у них была шшука, я по блюду-ту сшупал, когти-те задрал, ничево не набрал – так голодный и ушол» (14 . С. 38) и т.д. Подобные варианты, несмотря на все разнообразие, подчеркивают одну идею: еда, предлагавшаяся на пиру, вызывала отвращение, либо была неприспособленна для поедания, в результате чего герой-рассказчик не взял ее в рот.

Мотив поедания пищи весьма важен в сказочном контексте – на границе иного мира герою необходимо отведать еду мёртвых, несмотря на то, что она антагонистична пище живых и весьма опасна для последних. «...Мы видим, что, перешагнув за порог сего мира, прежде всего нужно есть и пить», – писал В.Я. Пропп, – «Приобщившись к еде, предназначенной для мертвецов, пришелец окончательно приобщается к миру умерших. Отсюда запрет прикасания к этой пище для живых» (17 . С. 69). Герой сказок сам просит еды мёртвых у охранника границы и съедает её, переходя, тем самым, в загробный мир. Затем он находит дорогу назад – часто обратный переход возможен благодаря обретенным магическим способностям в форме волшебных предметов или помощников (см.: 17 . С. 166-201). С героем-рассказчиком происходит иное: попав на пир, он не может притронуться к угощениям. В соответствии с логикой волшебной сказки, граница в этом случае не может быть преодолена. Посмотрим, соответствуют ли этой ситуации иные элементы концовок.

1.3. Изгнание . В том случае, когда рассказчик не ограничивается краткой формулой, но продолжает говорить о своих «приключениях», за отказом от пищи следуют избиение и изгнание героя: «На той свадьбе и я был, вино пил, по усам текло, во рту не было. Надели на меня колпак да и ну толкать; надели на меня кузов: "Ты, детинушка, не гузай, убирайся-ка поскорей со двора"» (3 . 234), «Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак, стали в шею толкать!» (3 . 137), «И я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак дали да вон толкали; я упирался, да вон убрался» (3 . 250) и т.п. Иногда идеи объединены в одной рифмованной фразе: «…Не стала пить, они начали меня бить . Я стала упираться, они начали драться. Скандальный был пир, на котором я была» (20 . С. 269. Здесь и далее курсив мой – Д.А. ).

Таким образом, герой-рассказчик оказывается быстро изгнан из сказочного локуса. Примечательно, что некоторые концовки говорят именно о несостоявшемся проникновении в сказочное пространство: «Захотелось мне тогда князя с княгиней повидать, да стали со двора пихать; я в подворотню шмыг – всю спину сшиб!» (3 . 313). Здесь нет идеи отказа от пищи, однако явно выражен мотив неудачи на пути к героям сказки.

1.4. Исчезающие дары и возвращение героя . Вслед за рассказом о злополучной трапезе во многих концовках «неудачного пути» речь идет об утрате предметов, полученных на пиру героем-рассказчиком. Примером могут служить такие концовки: «...дали мне синь кафтан, ворона летит да кричит: "Синь кафтан! Синь кафтан!" Я думаю: "Скинь кафтан!" – взял да и скинул. Дали мне колпак, стали в шею толкать. Дали мне красные башмачки, ворона летит да кричит: "Красные башмачки! Красные башмачки!" Я думаю: "Украл башмачки!" – взял да и бросил» (3 . 292), «...дали мне кафтан, я иду домой, а синичка летат и говорит: "Синь да хорош!" Я думал: "Скинь да положь!" Взял скинул, да и положил...» (3 . 430; ср.: 30 . С. 405; 31 . С. 103; 22 . С. 115, 169, 209, 228, 250, 257, 278; 14 . С. 40-41). Итак, герой-рассказчик получает некоторые вещи, подобно тому, как герой сказки, успешно преодолевший границу, может получать волшебные дары от ее охранителя. Однако, не съев пищи и будучи изгнанным, он теряет все полученное, терпит неудачу и возвращается ни с чем.

Само перемещение героя-рассказчика назад, в обыденный мир из сказочного пространства зачастую происходит комическим, нереальным способом. Если в концовках «удачного пути» герой возвращается пешком или приезжает на коне, то в этом варианте его выстреливают из пушки, он приплывает на весле, приезжает на курице, соломинке и т.п. (См., напр.: 11 . С. 377; 23 . С. 273; 24 . С. 55; 19 . С. 58-61). Дорога назад, в обыденный мир, происходит явно абсурдным способом («взяли меня за нос и бросили за мос; я катился да катился, да здесь и очутился»: 14 . С. 39). «Формулы невозможного» пародийно подчеркивают здесь нереальность описанных событий.

В разных модификациях, вариант «неудачного пути» известен рассказчикам многих народов (См., напр.: 19 . С. 61-70; 2 . С. 98; 33 . С. 195-196). Подобные концовки сохраняют следы сказочно-мифологических моделей, зеркально трансформированных по отношению к пути героя сказки (и родственных пути героя-антагониста).

2. ВАРИАНТ «УДАЧНОГО ПУТИ»

В отличие от рассмотренных финальных формул, вариант «удачного пути» выстроен по классическому сценарию волшебной сказки. Здесь присутствует мотив испытания едой, но герой-рассказчик не нарушает правила: «Я сам у него в гостях был. Брагу пил, халвой закусил!» (9 . С. 64, ср.: С. 57), «Устроили богатую свадьбу. И меня хорошо напоили, и посейчас живут в счастье и благополучии» (8 . С. 140), «Я там недавно была, мёд-пиво пила, в молоке купался, полой утирался» и т.п. (20 . С. 117. Ср.: С. 152, 188; 3 . 283). После этого речь идет уже не об изгнании и бегстве, но о переходе границы и успешном возвращении назад: этот мотив бывает представлен многими элементами, в том числе и латентно – через определённый контраст между описанными локусами.

Яркую картину такого рода обнаруживаем в персидских сказках. Приведу один из вариантов, вытроенных по общей модели: «Мы вверх пошли – простоквашу нашли, а сказку нашей правдой сочли. Мы вниз вернулись, в сыворотку окунулись, а сказка наша небылицей обернулась» (15 . С. 188). В данном случае перед нами три противопоставления: 1- простокваша – сыворотка, 2- верх – низ, и 3- быль – небыль.

2.1. Простокваша – сыворотка . В разных вариациях концовок «удачного пути» герой-рассказчик может выпивать определенный напиток, либо же купаться в нем. Купание в двух жидкостях – известный сказочный сюжет: в молоке и воде, с разными последствиями, купаются как герой, так и герой-антагонист (старый царь). В.Я. Пропп подчеркивал, что этот мотив связан с преображением человека на пути в иной мир и назад (17 . С. 321, 341). Как и в сказке, в финальных формулах чаще всего упоминаются две жидкости: сыворотка (пахтанье) и простокваша, что соответствует двойному прохождению границы.

Вариант концовок, где говорится о выпивании жидкостей («Наверх поспешили – сыворотки попили, вниз спустились – простокваши наелись»: 15 . С. 35) в свою очередь отсылает к сказочному мотиву «живой и мёртвой» («сильной и слабой») воды. Эти напитки также используются для перехода между мирами: «мертвец, желающий попасть в иной мир, пользуется одной водой. Живой, желающий попасть туда, пользуется также только одной. Человек, ступивший на путь смерти и желающий вернуться к жизни, пользуется обоими видами воды» (17 . С. 199). Аналогичным образом переход границы героем-рассказчиком сопровождается выпиванием двух разных жидкостей.

2.2. Верх – низ . Понятия «верха» и «низа» дополняют в рассматриваемых концовках оппозицию «простокваши» и «сыворотки»; в сказочном контексте они, в свою очередь, непосредственно связаны с противопоставлением земного и потустороннего мира. В соответствии с одной из базовых мифологических моделей, иной мир удален от земного по вертикали – вверх и/или вниз. В концовках употребление этих понятий неустойчиво – «верх» и «низ» могут упоминаться рассказчиком как на пути туда , так и обратно . Подобная нестабильность в свою очередь характерна для мифологии и фольклора: система имеет способность «переворачиваться», т.е. понятия «верха» или «низа» оба могут означать как царство мёртвых, так и мир живых (См.: 10 . С. 233-234).

2.3. Быль – небыль . Третье противопоставление, «быль – небыль», – весьма примечательный мотив, который вводит в рассказ категорию реальности , или отношения к реальности . В персидских сказках такие примеры встречаются нередко: «Мы наверх пошли – простоквашу нашли, а сказку нашу правдой сочли. Мы вниз вернулись – в сыворотку окунулись, а сказка наша небылицей обернулась», «А мы низом пошли – простоквашу нашли, верхней тропкой побежали – сыворотку увидали, сказку нашу небылицей назвали. Наверх поспешили – сыворотки попили, вниз спустились – простокваши наелись, стала наша сказка былью» (15 . С. 188, 35, 16; 29 . С. 107), и т.п. Как видно, отношение к сказке меняется по разные стороны пересекаемой героем черты: переход границы приводит его в пространство, где сказка оказывается правдой (былью), обратный переход приводит в мир, где сказка является небылицей. Интересен и такой вариант: «Эта сказка наша – быль, вверх пойдёшь – простоквашу найдёшь, вниз пойдёшь – простоквашу найдёшь, а в сказке нашей правду найдёшь» (15 . С. 167). Чтобы обнаружить правду в рассказанном, необходимо, таким образом, пересечь границу – сказка признается истиной, принадлежащей иному пространству: то, что нереально в земном мире, реально в потустороннем, и наоборот. Именно так выстраиваются отношения между миром живых и мертвых в фольклоре; мир мертвых – «перевернутый» мир живых, законы и реалии этих локусов находятся в зеркальной оппозиции друг к другу.

2.4. Возвращение и передача знания . Мотив возвращения представлен в концовках «удачного пути» в самых разных модификациях. Традиционно рассказчик утверждает, что появился среди слушателей, в данной местности, государстве и т.п., непосредственно из сказочного локуса: «Сейчас я пришёл оттуда и оказался среди вас» (1. С. 29); «Они и сейчас там, а я к вам пришел» (32 . С. 459. Ср.: С. 84, 101, 235, 243), и т.п. Этот мотив часто связан с иной мыслью: в результате перемещения герой-рассказчик передаёт людям полученное им знание («был и я на этом пиру. Вместе с ними брагу пил. Обо всём разузнал и вам рассказал» (1. С. 26); «я недавно у них была, мёд-пиво пила, с ним говорила, да кой про что спросить забыла» и т.п. (20 . С. 117. Ср., нап.: 14 . С. 38; 28 . С. 67; 9 С. 26, 42; 21 . С. 89). Зачастую рассказчик подчеркивает, что сам являлся очевидцем изложенных событий: «а кто эту сказку последний сказал, всё это своими глазами видал» (4. С. 95); «а при смерти их остался я, мудрец; а когда умру, всяку рассказу конец» (35 . С. 182) и др. Этим в свою очередь подтверждается достоверность сказочных событий – побывав в ином мире, рассказчик получает знания, которые успешно передает слушателям.

* * *

Как видим, оба варианта рассмотренных концовок выстроены по сказочно-мифологической модели. В концовках «удачного пути» герой-рассказчик проходит испытание едой – ест на пиру, выпивает некую жидкость или купается в ней, в результате чего преодолевает границу, успешно находится в сказочном локусе. Обретя некие знания, он возвращается назад, иногда проделывая аналогичные операции, и передает знание людям. Вариант «неудачного пути» близок к этой модели, однако путь героя выстроен в обратном (зеркальном) соответствии по отношению к первому варианту. Правила поведения сказочного героя оказываются нарушенными, что влечёт за собой нарушение всей системы – ситуация переворачивается «с ног на голову» с внесением насмешки, шутливого контекста. Комизм обращен на фигуру героя-рассказчика, совершающего неудачные действия (не мог съесть еду, был выгнан, утратил дары). Интересно, что в некоторых вариантах таких концовок упоминается шутовской (скомороший) атрибут – колпак: «…тут мне колпак давали да вон толкали» (3. 250), «…надели на меня колпак да и ну толкать» (3. 234) и т.п.; в отличие от иных предметов он не исчезает по пути назад (3. 137, 234, 250, 292, 430, 576).

Элементы комизма, присущие варианту «неудачного пути», свидетельствуют в пользу его позднейшего происхождения наряду с иными шутливыми финальными формулами. Общая цель таких концовок – смехом вернуть слушателей в пространство обыденного, указать на нереальность описанных событий (См.: 36 . S. 324-326; 19 . С. 56-70; 5 . С. 63-64; 35 . С. 182; 13 . С. 12-14). В то же время основой для создания этого варианта послужили, как представляется, концовки «удачного пути»: с изменением статуса сказки, рассказчики трансформировали более архаичные финальные формулы («свидетельства правдивости») в шутливые модели («свидетельства недостоверности») . Репертуар сказочников включал теперь оба варианта (как сосуществуют в пост-архаических культурах и разные отношения к сказке), а в некоторых случаях элементы, присущие этим моделям, могли накладываться друг на друга: «…мед пила, по губам текло , во рту сладко было » (34 . С. 56), «…вкусно было, только теперь все уплыло »; и т.п. . Таким образом, рудиментарная структура классической волшебной сказки оказалась заложена в обоих – отличных по выполняемой функции – вариантах концовок.

Сокращения:

1 – Абхазские сказки / Под. ред. Р.Г. Петрозашвили. Сухуми, 1965.

2 – Алиева М.М. Уйгурская сказка. Алма-Ата, 1975.

3 – Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: В 3 т. / Отв. редакторы Э.В.Померанцева, К.В.Чистов. М., 1984.

4 – Братья Гримм. Сказки / Пер. Г. Петникова. Минск, 1983.

5 – Ведерникова Н.М. Русская народная сказка. М., 1975.

6 – Волков Р.М. Сказка: Разыскания по сюжетосложению народной сказки. Т. 1. Одесса, 1924.

7 – Герасимова Н.М. Формулы русской волшебной сказки (К проблеме стереотипности и вариативности традиционной культуры) // Советская этнография. № 5. 1978.

8 – Грузинские народные сказки / Отв. ред. А.И. Алиева. Т. 2. М., 1988.

9 – Дагестанские народные сказки / Сост. Н. Капиева. М., 1957.

10 – Иванов В.В. Верх и низ // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М., 1991. Т. 1.

11 – Латышские сказки. Рига, 1957.

12 – Мелетинский Е.М. Сказки и мифы // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М., 1991. Т. 2.

13 – Мелетинский Е.М., Неклюдов С.Ю., Новак Е.С., Сегал Д.М . Проблемы структурного описания волшебной сказки // Структура волшебной сказки. М., 2001.

14 – Новиков Н.В. К художественной специфике восточнославянской волшебной сказки (начальные и заключительные формулы) // Отражение межэтнических процессов в устной прозе. М., 1979.

15 – Персидские сказки / Сост. М. Н. Османов. М., 1987.

16 – Померанцева Э.В. Русская народная сказка. М., 1963.

17 – Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1996.

18 – Разумова А.И. Стилистическая образность русской волшебной сказки. Петрозаводск, 1991.

19 – Рошияну Н. Традиционные формулы сказки. М., 1974.

20 – Русские народные сказки / Рассказчица А.Н. Королькова / Сост. и отв. ред. Э.В. Померанцева. М., 1969.

21 – Сказки адыгских народов / Сост., вступ. статья, примеч. А.И. Алиевой. М., 1978.

22 – Сказки Белозерского края / Записали Б.М. и Ю.М. Соколовы. Архангельск, 1981.

23 – Сказки Верховины. Закарпатские украинские народные сказки. Ужгород, 1959.

24 – Сказки зеленых гор, рассказанные М.М. Галицей. Ужгород, 1966.

25 – Сказки земли Рязанской / Подг. текста, вступ. статья, примеч. и комм. В.К. Соколовой. Рязань, 1970.

26 – Сказки Ф.П. Господарева / Зап., вступ. статья, примеч. Н.В. Новикова. Петрозаводск, 1941.

27 – Сказки и предания северного края / Зап., вст. статья и комм. И.В. Карнауховой. М.-Л., 1934.

28 – Сказки и предания чуваш. Чебоксары, 1963.

29 – Сказки Исфахана / Пер. с персидского Э. Джалиашвили. М., 1968.

30 – Сказки М.М. Коргулина / Зап., вступ. статья и комм. А.Н. Нечаева. В 2 кн. Кн. 1. Петрозаводск, 1939.

31 – Сказки М.М. Коргулина / Зап., вступ. статья и комм. А.Н. Нечаева. В 2 кн. Кн. 2. Петрозаводск, 1939.

32 – Сказки народов Памира / Сост., пер. и коммент. А.Л. Грюнберга и И.М. Стеблин-Каменского. М., 1976.

33 – Сулейманов А.М. Башкирские народные бытовые сказки: Сюжетный репертуар и поэтика. М., 1994.

34 – Тумилевич Ф.В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов-н-Д., 1961.

35 – Успенский Б.А. Поэтика композиции // Семиотика искусства. М., 1995.

36 – Pop M. Die Funktion der Anfangs- und SchluЯformeln im rumдnischen Mдrchen // Volksьberlieferung. Gцttingen, 1968.­­

Отдельные элементы концовок «неудачного пути» можно проследить в шутливых финальных формулах, где не говорится о пире, но упоминаются путь на свадьбу, исчезающие предметы, бегство, а также присутствует мотив еды. См., напр.: 3 . С. 146; 11 . С. 377.

Примечательно, что роль профессиональных рассказчиков в средневековой Руси выполняли скоморохи; с этим в свою очередь связывают разнообразие шутливых концовок в репертуаре восточно-славянских сказочников. См.: 19 . С. 74; 33 . С. 202.

25 . С. 82; ср.: С. 43. Ср. также варианты, в которых «удачный» пир сочетается с утратой даров: 21 . С. 207; и др.

В мультфильмах финал всегда очень легко предсказать: будет хэппи энд, все поженятся и заведут много детей. Но знали ли вы, что в настоящих историях конец иногда очень отличается от истории в мультфильмах. Поэтому сегодня сайт расскажет вам истинные окончания знаменитых фильмов Диснея, которые разрушат ваше детство.

1. Покахонтас

Покахонтас в версии Дисней встречается с английским капитаном Джоном Смитом, который приплыл в Америку за золотом. Они влюбляются, но в последствие Смит погибает и на его место вступает другой англичанин Джон Рольф, с которым Покахонтас едет в Англию. Там они переживают различные приключения, встречают живого Джона Смита, но индейская принцесса его больше не любит и в итоге уплывает назад в Америку с Рольфом. Вроде бы хэппи энд, но на самом деле все было не так. Это реальная история и Покахонтас действительно существовала. Но только она не добровольно поехала а Англию, а попала в плен к колонистам . Отец ее выкупил и она вышла замуж за Рольфа у себя на родине. Потом они вернулись в Англию, где она стала очень популярной. Но в итоге она умерла в возрасте 22 лет, заболев оспой по дороге в Виргинию . Совсем не счастливый конец.

2. Рапунцель

Диснеевская история Рапунцель тоже очень отличается от оригинальной сказки братьев Гримм. В мультфильме вор по имени Флин Райдер спасает ее из башни от злой ведьмы и возвращает родителям. Дальше свадьба, детишки и счастливая жизнь. Но в сказках братьев Гримм история более сложная и несчастная . Мало того, что ведьма не крала девочку, а обменяла ее у родителей на листья с куста под названием рапунцель, так еще после того, как принц проникает в башню к Рапунцель, она в последствии забеременевает близнецами и это в 12-то лет . Об этом узнает ведьма. Она состригает волосы девушки и отправляет ее в пустыню, а принца ослепляет . В итоге его находят уже рожденные дети Рапунцель блуждающим в лесу и полностью слепым. Рапунцель исцеляет его волшебными слезами и они едут в королевство принца. Пишите в комментариях, какая версия вам больше понравилась. Мне, наверное, вторая, почти триллер получился.

3. Русалочка

Хорошо, что Дисней переделали историю о Русалочке , а то оригинал совсем ужасающий . Ганс Христиан Андерсен сделал концовку несколько иначе. Принц вовсе не любил Русалочку и женился на принцессе с соседнего королевства. Но Ариэль уже обменяла свой голос на ноги, ее срок получить поцелуй любви истекал и поэтому она должна была умереть. Чтобы спастись, она должна была убить принца , спящего со своей невестой, и полить его кровью свои ноги . Но она этого не сделала и умерла . Ее тело превратилось в морскую пену, а потом Русалочка стала дочерью воздуха и обрела бессмертную душу. Как-то печально..

4. Золушка

Золушка – очень красивая и добрая сказка, но только не в версии братьев Гримм. В ней, чтобы надеть заветную туфельку, старшая сестра отрезает себе большой палец и вся ее туфелька оказывается в крови, а средняя – пятку. Но это им не помогает и принц женится на Золушке. Но потом во время свадьбы милые добрые птички выклевывают глаза сводным сестрам и оставляют их слепыми на всю жизнь. Как вам такой сюжет?

5. Спящая красавица

Оригинал сказки о Спящей красавице – просто жесть! После того как девушка укололась веретеном, она впала в спячку. Это мы все помним. В оригинале сказки автора Джамбаттиста Базиле рассказывается, как король, приехав, воспользовался невменяемым состоянием Спящей красавицы и овладел её телом . Девушка, не приходя в сознание, забеременела и спустя положенный срок разродилась двойней . Она родила мальчика и девочку, которые лежали рядом с ней и сосали её грудь. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы однажды мальчик не потерял материнскую грудь и не принялся бы сосать её палец — тот самый, уколотый веретеном. И высосал занозу. Шип выскочил, и принцесса очнулась, обнаружив себя в заброшенном домике в полном одиночестве, если не считать откуда ни возьмись взявшихся прелестных младенцев. Короче, совсем не поцелуй разбудил спящую красавицу ото сна .

Пишите в комментариях, как история самая жесткая и какую надо было экранизировать вместо добрых диснеевских мультов.

Зачин сказки, присказка, былинный запев, молитвенное вступление, концовка - это части, входящие в структуру фольклорного произведения. Их следует отличать друг от друга. Сложное композиционное построение народных сказок не является случайным. Каждая из имеющихся в них частей играет определенную роль.

Что такое присказка

Большинство сказок, особенно волшебных, начинаются с присказки. Благодаря ее существованию слушатель постепенно погружается в особый мир и тем самым готовится к восприятию всего

Читая или слушая присказку, как ребенок, так и взрослый человек в своем воображении создают образ кота Баюна, им видится остров посреди океана, на нем возвышается могучий дуб с золотыми цепями и загадочным сундуком на могучих ветвях, вдали виднеется город из неведомого царства-государства.

Особенность, которой отличается присказка: зачин сказки, несмотря на свои маленькие размеры (порой это лишь несколько слов), способен сразу погрузить читателя в мир магии и волшебства. А это очень важно, ведь человек настроен не только получить наслаждение от прочитанного, но и постичь глубокую народную мудрость, которая заключена в содержании сказки. А без особого настроя добиться этого бывает очень сложно.

Очень часто присказка имеет юмористический характер с элементами неразберихи, тарабарщины, путаницы, игры слов. Благодаря такому приему удается избежать излишней назидательности, но при этом сохранить воспитательную роль произведения.

Функции зачина

Чтобы до конца понять, в сказке, необходимо разобраться в его назначении. Оно состоит в выполнении сразу нескольких задач:

• познакомить читателя с главными произведения;
• рассказать о времени совершения описанного действия;
• дать представление о месте, где происходят события.

Юные читатели должны понимать, что зачин сказки очень важен. Уже в самом начале произведения можно получить достаточно много информации, которая в дальнейшем поможет до конца понять образ героев, их характеры и поступки.

Зачин сказки обязательно укажет на то, что язык произведения, с которым предстоит познакомиться, совершенно не похож на обыденную речь. Примером этому могут стать следующие выражения: "в некотором царстве, в некотором государстве", "золотые маковки", "стоит древо", "сказка сказывается", "море-окиян" и многие другие "сказочные" слова.

Начало сказок, их разнообразие

Зачины сказок и концовки имеют огромное разнообразие, их отличает структура, язык, смысловое содержание. Традиционное начало имеют только около 36% фольклорных произведений. Оно известно каждому человеку, воспитанному на традициях С раннего детства, когда ребенку рассказывают сказку, он слышит такие слова: "Жили-были..." Всего же при изложении сказок используется по меньшей мере девять разновидностей зачинов.

Концовка

"Вот и сказке конец, а кто слушал - молодец!" - традиционная форма концовки многих народных сказок. Кроме приведенного примера известно еще не менее пяти вариантов, с помощью которых сказочник может закончить рассказанную им историю. Зная, что такое зачин в сказке и для чего он используется, нетрудно догадаться, с какой целью употребляется концовка. Сказочные действия должны быть приведены к логическому завершению. Это помогает сделать грамотно составленная концовка произведения. Например, сказочник может закончить повествование так: "Живут-поживают да добра наживают!", "Так часто бывает!", "Живут, хлеб жуют!". Иногда рассказчик может закончить сказку совсем неожиданно, но он должен помнить, что концовка подводит итог всему сказанному.

Другие особенности структуры фольклорного произведения

Сказки, основная ее часть, концовка могут содержать повторы. Каждый новый повтор чем-то отличается от предыдущего, и благодаря этому читатель может предполагать, чем закончится все повествование.

В структуру народных сказок естественным образом вписываются стихотворные части, что придает произведению музыкальность, настраивает читателя на особую поэтическую волну.

Стихи, используемые сказочником, имеют свои особенности. Огромный интерес у читателей вызывают сказочные повествования, полностью написанные таким стихом. Литераторы называют его сказовым.

В процессе изложения содержания сказки рассказчику иногда приходится не только говорить, но даже петь, так как герои часто используют именно такую между собой. Достаточно вспомнить сказки "Сестрица Аленушка и братец Иванушка", "Кот, Петух и Лиса", "Волк и семеро Козлят" и другие.

Звукоподражания, живой диалог между эпитеты, сравнения, гиперболы делают произведения народного творчества яркими и неподражаемыми. Ведь не зря русские сказки любят все, от мала до велика: в фольклоре заключена не только мудрость, но и истинная красота русского слова.

В мировом фольклоре известны многие виды финальных формул волшебных сказок, см. . В их ряду особняком стоят концовки, где повествователь говорит о событиях, которые произошли с ним самим и были связаны с рассказанной сказкой. Один из вариантов такой формулы хорошо известен на русском материале: «И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Наряду с этим встречаются и более пространные и оригинальные рассказы.

Концовки такого рода относятся к; двум известным типам финальных (а также инициальных) формул. В рамках первого рассказчик указывает на достоверность сказочных событий (в концовках - подчеркивая, что сам являлся их свидетелем). В рамках второго он, напротив, указывает на заведомую нереальность рассказанного (в концовках - говорит о себе в шутливом контексте, используя различные «формулы невозможного»).

Несмотря на кардинальное отличие в интенции (указать на достоверность/недостоверность рассказа), интересующие нас концовки выстроены по общей модели. Так как речь идет в них о некоем путешествии, перемещении героя-рассказчика, их можно условно разделить на варианты «удачного» и «неудачного пути». Структура подобных формул в обоих вариантах родственна сказочным и мифологическим моделям, ср. , и именно на этой особенности я хотел бы сфокусировать внимание в настоящей статье.

Для начала обратимся к более известным концовкам «неудачного пути».

ВАРИАНТ «НЕУДАЧНОГО ПУТИ»

«И я там был…». Традиционно первое утверждение рассказчика сводится к тому, что он присутствовал в сказочном локусе (чаще всего на пиру) и являлся очевидцем заключительных событий сказки. Об этом говорится прямо или, реже, косвенно («я с того пира еле ноги домой принёс» и т.п.). Выражение «я там был» самодостаточно и в концовках «удачного пути» может использоваться без каких-либо дополнений, однако в рассматриваемом варианте это лишь начало истории.

Одна из ключевых структурных моделей волшебной сказки - путешествие героя в «тридевятое царство» - загробный мир. Сюжетное построение, как правило, трехчастно: 1) дорога в иной мир и переход границы из мира живых в мир мертвых, 2) приключения в мире мертвых и 3) дорога назад и обратный переход границы. Примечательно, что сообщение героем-рассказчиком о событиях, произошедших с ним на сказочном пиру, в обоих вариантах концовок строится по схожему с этим образцу.

Несъедобное угощение. Попав на пир, герой-рассказчик приступает к трапезе: он хочет отведать меда, ухи, капусты и т.д. Однако все его попытки съесть что-либо оказываются бесплодными: угощение несъедобно либо попросту не попадает в рот. Модель «И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало» в разных модификациях широко распространена в славянских сказках, см., например: . и присутствует в фольклоре других народов см., например: . Впрочем, «мед-пиво» (мед-вино, мед) - отнюдь не единственное угощение, которое не съедает герой; встречаются и такие: «Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало» , «кутью большой ложкой хлебал, по бороде текло - в рот не попало!» , «подали белужины - остался не ужинавши» . Помимо этого используются и более оригинальные варианты: «…кому подносили ковшом, а мне решетом» ; «…звали меня к нему мёд-пиво пить, да я не пошёл: мёд, говорят, был горек, а пиво мутно. Отчего бы такая притча?» ; «…дали мне блин, который три года в кадушке гнил» ; «…тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту ж лоханку помоча. Я не пил, не ел…» ; «…дали чашку с дырой, да у меня рот кривой - мимо все бежало, в рот не попало» ; «…а рыба-та у них была шшука, я по блюду-ту сшупал, когти-те задрал, ничево не набрал - так голодный и ушол» и т.д. Подобные варианты, несмотря на всё разнообразие, подчеркивают одну идею: еда, предлагавшаяся на пиру, вызывала отвращение либо «исчезала» из посуды, в результате чего герой-рассказчик к ней не притронулся.

Мотив поедания пищи весьма важен в сказочном контексте - на границе иного мира герою необходимо отведать еду мертвых, несмотря на то что она антагонистична пище живых и весьма опасна для них. «…Мы видим, что, перешагнув за порог сего мира, прежде всего нужно есть и пить, - писал В.Я. Пропп, - приобщившись к еде, предназначенной для мертвецов, пришелец окончательно приобщается к миру умерших. Отсюда запрет прикасания к этой пище для живых» . Герой сказок сам просит еды мертвых у охраняющего границу и съедает ее, переходя тем самым в загробный мир. Затем он находит дорогу назад - часто обратный переход возможен благодаря волшебным предметам или помощникам . С героем-рассказчиком происходит иное: попав на пир, он не может притронуться к угощениям. В соответствии с логикой волшебной сказки граница в этом случае не может быть преодолена. Посмотрим, соответствуют ли этой ситуации иные элементы концовок.

Изгнание. В том случае, когда рассказчик не ограничивается краткой формулой, но продолжает говорить о своих «приключениях», за отказом от пищи следуют избиение и изгнание героя: «На той свадьбе и я был, вино пил, но усам текло, во рту не было. Надели на меня колпак да и ну толкать; надели на меня кузов: «Ты, детинушка, не гузай, убирайся-ка поскорей со двора»» ; «Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак, стали в шею толкать!» ; «И я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак дали да вон толкали; я упирался, да вон убрался» и т.п. Иногда идеи объединены в одной рифмованной фразе: «…Не стала пить, они начали меня бить (здесь и далее курсив мой. - Д.Л.). Я стала упираться, они начали драться. Скандальный был пир, на котором я была» .

Таким образом, герой-рассказчик оказывается изгнан из сказочного локуса. Примечательно, что некоторые концовки говорят именно о несостоявшемся проникновении в сказочное пространство: «Захотелось мне тогда князя с княгиней повидать, да стали со двора пихать; я в подворотню шмыг - всю спину сшиб!» . Здесь нет идеи отказа от пищи, однако явно выражен мотив неудачи на пути к героям сказки.

Исчезающие дары и возвращение героя. Вслед за рассказом о злополучной трапезе во многих концовках «неудачного пути» речь идет об утрате предметов, полученных на пиру героем-рассказчиком. Примером могут служить такие концовки: «..дали мне синь кафтан, ворона летит да кричит: «Синь кафтан! Синь кафтан!» Я думаю: «Скинь кафтан!» - взял да и скинул. Дали мне колпак, стали в шею толкать. Дали мне красные башмачки, ворона летит да кричит: «Красные башмачки! Красные башмачки!» Я думаю: «Украл башмачки!» - взял да и бросил» ; «…дали мне кафтан, я иду домой, а синичка летат и говорит: «Синь да хорош!» Я думал: «Скинь да положъ!» Взял скинул, да и положил…» . Итак, герой-рассказчик получает некоторые вещи, подобно тому как герой сказки, успешно преодолевший границу, может получать волшебные дары от ее охранителя. Однако, не съев пищи и будучи изгнанным, он теряет все полученное, терпит неудачу и возвращается ни с чем.

Само перемещение героя-рассказчика назад, в обыденный мир из сказочного пространства зачастую происходит комическим, нереальным способом. Если в концовках «удачного пути» герой возвращается пешком или приезжает на коне, то в этом варианте его выстреливают из пушки, он приплывает на весле, приезжает на курице, соломинке и т.п., см., например: , Дорога назад, в обыденный мир, происходит явно абсурдным способом: («взяли меня за нос и бросили за мос; я катился да катился, да здесь и очутился» . «Формулы невозможного» пародийно подчеркивают здесь нереальность описанных событий.

Таким образом, мы видим определенную совокупность мотивов, входящих в концовки «неудачного пути»: 1) утверждение рассказчика о том, что он побывал в некоем локусе, принадлежащем сказочному пространству; 2) сообщение о том, что, попав туда, он должен был съесть некоторую пищу; 3) характеристика еды как невкусной / непригодной к употреблению; 4) отказ от угощения / невозможность съесть его; 5) избиение и изгнание; 6) стоящие особняком мотивы получения даров с их последующей утерей, а также комического возвращения назад*.

В разных модификациях вариант «неудачною пути» известен многим народам, см., например: . Подобные концовки сохраняют следы сказочно-мифологических моделей, зеркально противопоставленных пути героя сказки (и родственных пути героя-антагониста).

ВАРИАНТ «УДАЧНОГО ПУТИ»

В отличие от рассмотренных финальных формул вариант «удачного пути» выстроен по классическому сценарию волшебной сказки. Здесь присутствует мотив испытания едой, но герой-рассказчик не нарушает правила: «Я сам у него в гостях был. Брагу пил, халвой закусил!» ; «Устроили богатую свадьбу. И меня хорошо напоили, и посейчас живут в счастье и благополучии» ; «Я там недавно была, мёд-пиво пила, в молоке купался, полой утирался» и т.п. . После этого речь идет уже не об изгнании и бегстве, но о переходе границы и успешном возвращении назад: этот мотив бывает представлен многими элементами, в том числе и латентно - через определенный контраст между описанными локуcами.

Интересные примеры такого рода обнаруживаем в персидских сказках. Приведу один из вариантов, выстроенных по общей модели: «Мы вверх пошли - простоквашу нашли, а сказку нашей правдой сочли. Мы вниз вернулись, в сыворотку окунулись, а сказка наша небылицей обернулась» . В данном случае перед нами три противопоставления: I) простокваша-сыворотка, 2) верх-низ, и 3) быль-небыль.

Простокваша-сыворотка. В разных вариациях концовок «удачного пути» герой-рассказчик может выпивать определенный напиток либо же купаться в нем. Купание в двух жидкостях - известный сказочный мотив: в молоке и воде с разными последствиями купаются как герой, так и антагонист (старый царь). В.Я. Пропп подчеркивал, что этот мотив связан с преображением человека на пути в иной мир и назад , Как и в сказке, в финальных формулах чаще всего упоминаются две жидкости: сыворотка (пахтанье) и простокваша, что соответствует двойному прохождению границы.

Вариант концовок, где говорится о выпивании жидкостей («Наверх поспешили - сыворотки попили, вниз спустились - простокваши наелись» ) в свою очередь отсылает к сказочному мотиву «живой и мертвой» («сильной и слабой») воды. Эти напитки также используются для перехода между мирами: «мертвец, желающий попасть в иной мир, пользуется одной водой. Живой, желающий попасть туда, пользуется также только одной. Человек, ступивший на путь смерти и желающий вернуться к жизни, пользуется обоими видами воды» , Аналогичным образом переход границы героем-рассказчиком сопровождается выпиванием двух разных жидкостей.

Верх-низ. Понятия «верха» и «низа» дополняют в рассматриваемых концовках оппозицию «простокваши» и «сыворотки»; в сказочном контексте они непосредственно связаны с противопоставлением земного и потустороннего мира. В соответствии с одной из базовых мифологических моделей иной мир удален от земного по вертикали - вверх и/или вниз. В концовках употребление этих понятий неустойчиво - «верх» и «низ» могут упоминаться рассказчиком на пути как туда , так и обратно . Подобная нестабильность, в свою очередь, характерна для мифологии и фольклора: система имеет способность «переворачиваться», т.е. понятия «верха» или «низа» оба могут означать как царство мертвых, так и мир живых, см, .

Третье противопоставление, быль-небыль , - весьма примечательный мотив, который вводит в рассказ категорию реальности или отношения к реальности . В персидских сказках такие примеры встречаются нередко: «Мы наверх пошли - простоквашу нашли, а сказку нашу правдой сочли. Мы вниз вернулись - в сыворотку окунулись, а сказка наша небылицей обернулась»; «А мы низом пошли - простоквашу нашли, верхней тропкой побежали - сыворотку увидали, сказку нашу небылицей назвали. Наверх поспешили - сыворотки попили, вниз спустились - простокваши наелись, стала наша сказка былью» и т.п. Как видно, отношение к сказке меняется по разные стороны пересекаемой героем черты: переход границы приводит его в пространство, где сказка оказывается правдой (былью), обратный переход приводит в мир, где сказка является небылицей. Интересен и такой вариант: «Эта сказка наша - быль, вверх пойдёшь - простоквашу найдёшь, вниз пойдёшь - простоквашу найдешь, а в сказке нашей правду найдешь» . Чтобы обнаружить правду в рассказанном, необходимо, таким образом, пересечь границу - сказка признается истиной, принадлежащей иному пространству: то, что нереально в земном мире, реально в потустороннем, и наоборот. Именно так выстраиваются отношения между миром живых и мертвых в фольклоре; мир мертвых - «перевернутый» мир живых.

Возвращение и передача знания. Мотив возвращения представлен в концовках «удачного пути» в самых разных модификациях. Традиционно рассказчик утверждает, что появился среди слушателей, в данной местности, государстве и т.п. непосредственно из сказочного локуса: «Сейчас я пришёл оттуда и оказался среди вас» ; «Они и сейчас там, а я к вам пришёл» , и т.п. Этот мотив часто связан с иной мыслью: в результате перемещения герой-рассказчик передает людям полученное им знание («…был и я на этом пиру. Вместе с ними брагу пил. Обо всем разузнал и вам рассказал» ; «…я недавно у них была, мед-пиво пила, с ним говорила, да кой про что спросить забыла» и т.п. ; «…а при смерти их остался я, мудрец; а когда умру, всяку рассказу конец» и др. Этим, в свою очередь, подтверждается достоверность сказочных событий - побывав в ином мире, рассказчик получает знания, которые успешно передает слушателям.

Как видим, оба варианта рассмотренных концовок выстроены по сказочно-мифологической модели. В концовках «удачного пути» герой-рассказчик проходит испытание едой - ест на пиру, выпивает некую жидкость или купается в ней, в результате чего преодолевает границу, успешно перемещается в сказочном локусе, Обретя некие знания, он возвращается назад, иногда проделывая аналогичные операции, и передает знание людям. Вариант «неудачного пути» близок к этой модели, однако путь героя выстроен зеркально по отношению к первому варианту. Сказочный герой нарушает правила поведения, что влечет за собой изменение всей системы - ситуация переворачивается «с ног на голову» при появлении насмешки, шутливого контекста. Комизм обращен на фигуру героя-рассказчика, совершающего неудачные действия (не мог съесть еду, был выгнан, утратил дары). Интересно, что в некоторых вариантах таких концовок упоминается шутовской (скомороший)** атрибут - колпак: «…тут мне колпак давали да вон толкали» ; «…надели на меня колпак да и ну толкать» и т.п.; в отличие от иных предметов он не исчезает по пути назад .

Элементы комизма, присущие варианту «неудачного пути», свидетельствуют о его позднем происхождении. Общая цель таких концовок - смехом вернуть слушателей в пространство обыденного, указать на нереальность описанных событий, см. ; «...вкусно было, только теперь все уплыло »; и т.п. ****.

Примечания

* Отдельные элементы концовок «неудачного пути» можно проследить в Шутливых финальных формулах, где не говорится о пире, но упоминаются путь на свадьбу, исчезающие предметы, бегство, а также присутствует мотив еды. См., например: .
**Примечательно, что роль профессиональных рассказчиков в средневековой Руси выполняли скоморохи; с этим связывают разнообразие шутливых концовок в репертуаре восточнославянских сказочников .
***Ср. иные трактовки, касающиеся мотива несъеденной пищи: .
****Ср. также варианты, в которых «удачный» пир сочетается с утратой даров: ; и др.

Литература

1. Абхазские сказки / Под. ред. Р.Г. Петрозашвили. Сухуми 1965.
2. Алиева М.М. Уйгурская сказка. Алма-Ата, 1975.
3. Афанасьев А.И. Народные русские сказки: В 3 т. / Отв. ред. Э.В. Померанцева, К.В. Чистов. М., 1984.
4. Братья Гримм. Сказки / Пер. Г. Петникова. Минск, 1983.
5. Ведерникова Н.М. Русская народная сказка. М, 1975.
6. Волков P.M. Сказка: Разыскания по сюжетосложению народной сказки. Т. I, Одесса, 1924.
7. Герасимова Н.М. Формулы русской волшебной сказки (К проблеме стереотипности и вариативности традиционной культуры) // Советская этнография. 1978. № 5. С. 18-26.
8. Грузинские народные сказки / Отв. ред. А.И. Алиева. Т. 2. М., 1988.
9. Дагестанские народные сказки / Сост. Н. Капиева. М., 1957.
10. Иванов В.В. Верх и низ // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С.А Токарев. М., 1991. Т. 1.
11. Латышские сказки. Рига, 1957.
12. Мелетинский Е.М. Сказки и мифы // Мифы народов мира… Т. 2.
13. Мелетинский Е.М., Неклюдов С.Ю., Новик Е.С, Сегал Д.М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Структура волшебной сказки, М., 2001. С. 11 - 121.
14. Новиков Н.В. К художественной специфике восточнославянской волшебной сказки (начальные и заключительные формулы) // Отражение межэтнических процессов в устной прозе М., 1979. С. 18-46.
15. Персидские сказки / Сост. М.Н. Османов. М., 1987.
16. Померанцева Э.В. Русская народная сказка. М„ 1963.
17. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1996.
18. Разумова А.И. Стилистическая образность русской волшебной сказки. Петрозаводск, 1991.
19. Рошияну Н. Традиционные формулы сказки. М., 1974.
20. Русские народные сказки / Рассказчица А.Н. Королькова; Сост, и отв. ред. Э.В. Померанцева. М., 1969.
21. Сказки адыгских народов / Сост., вступит, ет., примеч. А.И. Алиевой. М., 1978.
22. Сказки Белозерского края / Зап. Б.М. и Ю.М. Соколовы. Архангельск, 1981.
23. Сказки Верховины, Закарпатские украинские народные сказки, Ужгород, 1959.
24. Сказки зеленых гор, рассказанные М.М. Галицей. Ужгород, 1966.
25. Сказки земли Рязанской / Подгот. текста, вступит, ст.. примеч. и коммент. В К. Соколовой. Рязань, 1970.
26. Сказки Ф.П. Господарева / Зап., вступит, ст., примеч. Н.В, Новикова. Петрозаводск, 1941.
27. Сказки и предания Северного края / Зап., вступит, ст. и коммент. И.В. Карнауховой.М.; Л., 1934.
28. Сказки и предания чуваш. Чебоксары, 1963.
29. Сказки Исфахана / Пер. с перс. Э. Джалиашвили. М., 1968.
30. Сказки М.М. Коргулина / Зап., вступит, ст. и коммент, А.Н. Нечаева: В 2 кн. Петрозаводск, 1939. Кн. 1.
31. Сказки М.М. Коргулина,.. Кн. 2.
32. Сказки народов Памира / Сост., пер, и коммент. А.Л. Грюнберга и И.М. Стеблин-Каменского. М., 1976.
33. Сулейманов A.M. Башкирские народные бытовые сказки: Сюжетный репертуар и поэтика, М., 1994.
34. Тумилевич Ф.В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов-на-Дону, 1961.
35. Успенский Б.А. Семиотика искусства: Поэтика композиции. Семиотика иконы. Статьи об искусстве. М., 2005.
36. Pop М. Die Funktion der Anfangs- und SchluВformeln im rumanischen Marchen // Volksuberlieferung, Gottingen, 1968.

Сегодня многие народные сказания переписаны и облагорожены. А те, что прошли через руки Диснея, уж непременно обзавелись хорошим концом. Но, тем не менее, ценность сказания - в его подлинности.

Крысолов

Самый известный сегодня вариант сказки о Крысолове, в двух словах, таков:

Город Гамельн подвергся нашествию полчища крыс. И тут появился человек с дудочкой и предложил избавить город от грызунов. Жители Гамельна согласились заплатить щедрое вознаграждение, и крысолов выполнил свою часть договора. Когда дело дошло до оплаты – горожане, что называется, «кинули» своего спасителя. И тогда Крысолов решил избавить город от детей тоже!

В более современных версиях, Крысолов заманил детей в пещеру подальше от города и как только жадные горожане расплатились, отправил всех по домам. В оригинале Крысолов завёл детей в реку, и они утонули (кроме одного хромоножки, который отстал от всех).

Красная шапочка

Знакомая всем с детства сказка заканчивается тем, что Красную шапочку и бабушку спасли дровосеки. Оригинальная французская версия (Шарля Перро) была далеко не так мила. Там вместо маленькой девочки фигурирует хорошо воспитанная юная леди, которая спрашивает у волка дорогу к дому бабушки и получает ложные инструкции. Глупая девушка следует советам волка и достаётся ему на обед. И всё. Никаких дровосеков, никакой бабушки – только довольный сытый волк и Красная шапочка, которую он загрыз.

Мораль – не спрашивайте советов у незнакомых.

Русалочка

Городские детские сказки писать трудно. Это, конечно, не новость со времён появления этого жанра, то есть со времён Андерсена (романтик Гофман, напомним, ориентировался отнюдь не на детей). Но современным авторам приходится преодолевать трудности, которые не снились не только датскому чудаку, но и авторам, действовавшим всего-то одно-два поколения назад. Когда Андерсен сочинял истории про калоши и глиняный горшочек или про оловянного солдатика и фарфоровую балерину, он мог быть вполне уверен, что современным ему детям эти предметы так же милы и хорошо знакомы, как были они знакомы и самому мальчику Хансу Кристиану.

У Диснея фильм про Русалочку заканчивается пышной свадьбой Ариэль и Эрика, на которой веселятся не только люди, но и морские жители. Но в первой версии, которую написал Ганс Христиан Андерсен, принц женится на совершенно другой принцессе, а убитой горем Русалочке предлагают нож, который она, чтобы спастись, должна вонзить в сердце принца. Вместо этого бедное дитя прыгает в море и умирает, превратившись в морскую пену.

Затем Андерсен слегка смягчил концовку, и Русалочка становилась уже не морской пеной, а «дочерью воздуха», которая ждёт своей очереди, чтобы отправиться на небеса. Но всё равно это был очень печальный конец.

Белоснежка

В наиболее популярной версии сказки о Белоснежке королева просит егеря убить ненавистную падчерицу и принести в качестве доказательства её сердце. Но егерь пожалел бедняжку и вернулся в замок с сердцем кабана.

История про дружбу младенца (а затем и маленького мальчика) Юхана и пса Аякса, который в середине книги умирает и превращается в звезду, написана самым простым языком - впрочем, без малейшего сюсюканья. Автор держится с читателем на равных, и видно, что потрясения, радости и открытия двухлеток или шестилеток Ульфу Старку ничуть не менее близки, чем проблемы трудных подростков.

На этот раз изменения компании Диснея не были такими кардинальными. Всего пара деталей: в оригинале королева велела принести печень и лёгкие Белоснежки – их приготовили и подали на ужин в тот же вечер! И ещё. В первой версии Белоснежка просыпается от того, что по пути во дворец её толкнула лошадь принца – совсем не от волшебного поцелуя. Да – и в версии братьев Гримм сказка заканчивается тем, что королеву заставляют танцевать в раскалённых туфлях, пока та не умирает в страшных мучениях.

Спящая красавица

Все знают, что спящая красавица – это прекрасная принцесса, которая проколола палец веретеном, погрузилась в сон и спала сто лет, пока, наконец, не приехал принц, и не разбудил её поцелуем. Они тут же полюбили друг друга, поженились и жили долго и счастливо.

Оригинал далеко не так мил. Там девушка погрузилась в сон из-за пророчества, а вовсе не из-за проклятия. И разбудил её совсем не поцелуй принца – король, увидев красавицу спящей и беспомощной, насилует бедняжку. Через девять месяцев родилось двое детей (девушка всё ещё спит). Один из детей сосёт палец матери и вытягивает занозу от веретена, из-за которого, как оказалось, она и не могла проснуться. После пробуждения красавица узнаёт, что стала жертвой насилия и матерью двоих детей.

Румпельштильцхен

Эта сказка отличается от остальных тем, что была модифицирована самим автором, который решил нагнать ещё большей жути. В первом варианте злой карлик Румпельштильцхен плетёт для юной девушки золотые нити из соломы, чтобы она могла избежать казни. За свою помощь он требует отдать ему будущего первенца. Девушка соглашается – но когда время расплаты приходит, она, естественно, не может этого сделать. И тогда карлик обещает, что освободит её от обязательства, если она угадает его имя. Подслушав песенку, в которой карлик напевал своё имя, молодая мать избавляется от необходимости уплачивать страшный долг. Посрамлённый Румпельштильцхен убегает прочь, и этим всё заканчивается.

Второй вариант куда более кровавый. Румпельштильцхен от злости так топает ногой, что его правая ступня погружается глубоко в землю. Пытаясь выбраться, карлик разрывает себя пополам.

Три медведя

В этой милой сказке фигурирует маленькая златовласая девочка, которая заблудилась в лесу и попала в дом трёх медведей. Ребёнок ест их еду, сидит на их стульях, и засыпает на постели медвежонка. Когда медведи возвращаются, девочка просыпается и от страха сбегает в окно.

У этой сказки (опубликованной впервые в 1837 году) целых два оригинала. В первом медведи находят девочку, разрывают её и съедают. Во втором – вместо златовласки появляется маленькая старушка, которая, после того, как её будят медведи, выпрыгивает в окно и ломает себе то ли ногу, то ли шею.

Гензель и Гретель

В самом популярном варианте этой сказки двое маленьких детей, потерявшихся в лесу, набредают на пряничный домик, в котором живёт ужасная ведьма-людоедка. Дети вынуждены выполнять всю работу по дому, пока старуха откармливает их, чтобы в конце концов съесть. Но дети проявляют смекалку, бросают ведьму в огонь, и сбегают.

В ранней версии сказки (которая называлась «Потерявшиеся дети») вместо ведьмы фигурировал сам дьявол. Дети его перехитрили (и пытались расправиться с ним примерно таким же образом, как Гензель и Гретель с ведьмой), но он сумел спастись, соорудил козлы для пилки дров, после чего велел детям взобраться и лечь на них вместо брёвен. Дети притворились, что не знают, как правильно лечь на козлы, и тогда дьявол велел своей жене продемонстрировать, как это делается. Улучив момент, дети перепиливают ей горло и сбегают.

Девушка без рук

По правде говоря, новая версия этой сказки не сильно добрее, чем оригинал, но всё же отличий между ними достаточно, чтобы попасть в эту статью. В новой версии дьявол предложил бедному мельнику несметное богатство в обмен на то, что находится за мельницей. Думая, что речь идёт о яблоне, мельник с радостью соглашается – и вскоре узнаёт, что продал дьяволу собственную дочь. Дьявол пытается забрать девушку, но не может – потому что она слишком чиста. И тогда нечистый угрожает забрать вместо неё отца и требует, чтобы девушка позволила своему отцу отрубить ей руки. Она соглашается, и лишается рук.

Это, конечно, малоприятная история, но всё же она несколько гуманней ранних версий, в которых девушка отрубает руки сама себе, чтобы стать уродливой в глазах своего брата, который пытается её изнасиловать. В другой версии отец отрубает руки собственной дочери, потому что та отказывается вступить с ним в интимную близость.

Золушка

Современная сказка заканчивается тем, что прекрасная трудолюбивая Золушка получает в мужья не менее прекрасного принца, а злые сёстры выходят замуж за двух знатных господ – и все счастливы.

Этот сюжет появился в первом веке до нашей эры, где героиню Страбона (греческий историк и географ; прим. mixednews) звали Родопис (розовощёкая). История была очень похожа на ту, которую мы все хорошо знаем, за исключением хрустальных башмачков и кареты из тыквы.

Но есть гораздо более жестокая вариация от братьев Гримм: у них злобные сёстры режут собственные ступни по размеру хрустальных башмачков – в надежде обмануть принца. Но хитрость не удаётся – на помощь принцу прилетают два голубя и выклёвывают глаза мошенниц. В конце концов, сёстры заканчивают свои дни слепыми нищенками, в то время как Золушка наслаждается роскошью и безмятежным счастьем в королевском замке.